О. И. Подобедова.
Московская школа живописи при Иване IV

Воинские сюжеты в Лицевом своде

Помимо названных тем, объединяющих весь текст грандиозной летописи, следует обратить внимание на преобладание в ней воинских сюжетов. В хронографической части это прежде всего воинские подвиги Иисуса Навина, Гедеона, а также сопровождающее их вмешательство небесных сил, определяющее победу (те же темы находят воплощение в росписях Архангельского собора и Золотой палаты). Затем это «Повесть о взятии Трои», сказание о походах Александра Македонского в виде богато иллюстрированной «Александрии», «Иудейская война» Иосифа Флавия, а также многочисленные известия о войнах в связи с историей Римской империи или Византии.

В летописании «лет старых» воинская тема занимает едва ли не еще большее место. Заслуживают особого внимания известия о битвах с половцами, татарами, а также немцами и ливонскими рыцарями. Кроме того, здесь запечатлены различные эпизоды феодальных усобиц, среди которых следует назвать борьбу между мономаховичами и ольговичами, а также всевозможные столкновения северорусских князей с Новгородом.

Тот полемический характер, который присущ всему тексту Лицевой летописи, с особенной остротой раскрывается в трактовке воинской темы. Цикл миниатюр и текстов призван показать исконность борьбы с татаро-монгольским игом и татарскими набегами. В известной мере это связано с прославлением русского оружия в недавних военных действиях при взятии Каяани. Больше того, это своего рода прием оценки Казанского взятия, его исторической значительности в качестве одного из актов, завершающих свержение монгольского ига. Начиная с известия под 1225 г. «о Калках, о побиении русских князей», описания татарских набегов, будь то приход Батыя или набег Тохтамыша, отличаются повышенной эмоциональностью. Подчеркивание неисчислимых бедствий должно было не только обосновать Закономерность казанской осады и взятия, но и побуждать в дальнейшем на ратные подвиги против исконного врага. Если добавить к этому Послание Вассиана Рыло на Угру, призывавшего Ивана Ш к воинским подвигам, которое вошло в состав Шумиловского тома Лицевой летописи, а также если напомнить, что оно послужило прототипом для Послания Макария к Ивану IV под Свияжск и Муром, то, пожалуй, трактовка антитатарский темы станет достаточно явной и сможет быть поставлена в связь с теми антитатарскими тенденциями, которые наблюдались в кругах «избранной рады» и определяли политическую направленность некоторых из представителей ближайшего окружения Ивана IV (ср. раскрытие той же темы в иконе «Благословенно воинство»). [Напомним, что в 1556—1559 гг. был предпринят целый ряд успешных разведывательных подходов на Крым. До известной степени за антитатарской темой читается и антитурецкая. Отсюда пласт исторических сведений о сербских и угорских, валашских правителях и судьбах их земель.]

Пример иллюстрации Лицевого летописного свода

Ряд текстов, повествующих о военных действиях против Литвы, немцев и ливонских рыцарей, отличается своеобразным стремлением усмотреть исторические аналогии к событиям начавшейся в 1558 г. Ливонской войны. Обосновываются притязания на тот или иной город, подчеркивается победоносный характер военных действий русских князей, защищавших рубежи или освобождавших пленных. Использовались исторические аналогии для прославления политики Ивана IV и его воинских подвигов на Западе, в чем можно увидеть отражение политических тенденций сторонников борьбы за выход к холодному морю, которые, несомненно, занимали немалое место в окружении Ивана IV. Слияние противоречивых тенденций характерно не только для «антитатарских» и «антиливонских» текстов летописей. Несмотря на внешнюю торжественность и эпическую величавость изложения, постоянный подтекст страстной полемики ощутим и в оценке внешней политики, и внутренней, таково отношение к многим феодальным центрам, к Великому Новгороду, Пскову, отчасти Рявани и Твери. Можно проследить переплетение «проновгородских» и «антиновгородских» тенденций даже в пределах трактовки одного и того же исторического известия. С одной стороны, с большим сочувствием утверждаются новгородские старины: права на вольность, своеобразие отношений с приглашенными новгородскими князьями. Так, например, сочувствие к новгородцам отличает ряд летописных сказаний, вплоть до событий второго похода Ивана III. В других известиях о Новгородской земле явно нарастает осуждение новгородцев ва вольность, строптивость, настроение их государственного уклада. Все чаще встречаются известия о смирении новгородцев путем всевозможных утеснений со стороны иных князей русских, в частности суздальских и московских. Мотив смирения «рукою великого князя» повторяется не раз, вплоть до повествования о походе Ивана III, который,по словам летописца, наказал «жестоковыйных отступников Новгородцев, их же всех помощью божиею приведе во всю свою волю». [ПСРЛ, т. XII, стр. 14.]

Как и в вопросе об антитатарской политике и продолжении войны да выход к теплому морю, как и в вопросе о продолжении военных действий на западных рубежах и борьбе за выход в Прибалтику, так и в оценках Новгородской республики двойственность прослеживается на протяжении всего текста, особенно усиливаясь по мере приближения к времени, современному созданию Свода. Полемический характер текстов летописи ощутим и тогда, когда речь пола о возможных притязаниях Москвы на владение иных феодальных центров, это касалось вопроса распределения уделов, порядка наследования и, наконец, оценки деятельности княжеских и боярских родов, чьи потомки являлись активными деятелями на стороне великого князя или же оказывали противодействие его политике.

Во внутренней политике большинство действий московского единодержца подкреплялось ссылками на традиционность и наличие исторических примеров. Это делалось и в более простых, казалось бы, само собой разумеющимся повседневных деяниях. Так, право на постройку оборонительных сооружений, монастырей и храмов, за возведением и поновлением которых во время многочисленных царских объездов не забывал следить Иван IV, утверждалось ссылкой на традиционность такого строительства. [И. И. Полосин. Монастырские объезды Ивана IV. (Из истории военной политики России).— В кн. «Социально-политическая история России XVI — начала XVII в.», М., 1963, стр. 64 — 115.]

С последовательностью и подробностью отмечает летописец монастырские постройки Сергия Радонежского на ближайших оборонных рубежах Москвы, повествуя о событиях, непосредственно связанных с Куликовской битвой. С такой же настойчивостью говорится об укреплении других русских городов, построении оборонных рубежей, укреплении кремлей и детинцев. Большинство подобных текстов отличает текст Лицевой летописи от предшествующих списков Никоновской летописи.

Воинские темы занимают более трети всего летописного повествования и примерно столько же миниатюр Свода посвящено батальным сюжетам. Однако в них звучит не только прославление русского оружия и не только необходимость защиты рубежей Русской земли. Тему избранности русских воинов, тему «небесного воинства»,— выступающего на стороне князей русских за чистоту веры и независимость Русской земли, включающего в себя русских воинов и князей, кои «живи суть»,— можно проследить в ряде миниатюр. С последовательностью проводится идея «богоизбранности» Александра Невского и его воинов, подвизавшихся на Чудском озере. [Лаптевский том, лл. 938, 938 об. и сл.]

Миниатюра, изображающая Ледовое побоище, состоит из двух параллельных частей: вверху мерным шагом выступают вооруженные конники, в латах, с поднятыми мечами, но кони ступают по облакам, головы всадников окружены нимбами, а за плечами у них крылья. Впереди них изображены Борис и Глеб, молящиеся иконе «Софии Премудрости». В нижней части представлено само Ледовое побоище: проваливающиеся на льду ливонские рыцари, теснимые всадниками, среди которых в сильном движении с поднятым мечом изображен Александр Невский, чей конь попирает побежденных, чей ратный пример подвига воодушевляет следующее за ним войско. Среди войска присутствуют крылатые всадники, их мечи занесены с той же мощью, что и меч Александра и его дружинников, а их кони топчут побежденных ливонцев. Почти исчезает разница между земными и небесными воинами, ибо они единодушны в преследовании врага, и подвиг Александровых ратников почти не отличается от деяний «небесных воинственников».

Тема «Церкви воинствующей» (икона «Благословенно воинство»), возникшая в связи с победоносным взятием Казани, распространилась и на весь цикл исторических известий, связанных с борьбой на западных рубежах, а отсюда и сами действия Ивана IV органически явились продолжением все той же заранее предначертанной миссии. Чудесная помощь Бориса и Глеба, пришедших помочь «брату своему» Александру Невскому в битве на Неве, участие архистратига «небесных воинств» в борьбе того же Александра с ливонскими рыцарями являют собой как бы начало того ряда деяний, завершителем которых должен явиться Иван IV, давно уже «призванный» к свершению подвига (вспомним композицию названной иконы) все тем же архангелом Михаилом. Однако воинская тема решается на страницах Свода не только в плане. духовной миссии. Ей присущ явно светский рыцарственный характер, как свидетельствуют миниатюры, изображающие подвиги юного Андрея Боголюбского, Дмитрия Донского и иных русских князей (в известиях, современных созданию Свода, это касается и отдельных воевод). Воинская сила, кони, оружие с особым вниманием изображаются миниатюристами.

Здесь следует вспомнить об исконной летописной формуле: «честь воину — оружие его». Надо заметить, что рыцарственный характер воинская тема получает не только на страницах собственно русской летописи, но и в ее хронографической части, где миниатюрист запечатлел ратные столкновения ахейцев и троянцев, а также многочисленные походы Александра Македонского. Поэтому без всякой натяжки можно найти и прямые сюжетные аналогии (эпизоды ветхозаветных битв в хронографической части Свода и росписи Золотой палаты), и общность оценок и трактовки самого смысла воинского подвига русских воинов все в тех же не раз названных памятниках: Лицевом своде, росписях Архангельского собора, росписях Золотой палаты, иконе «Церковь воинствующая», и даже в рельефах мономахова трона.

В меньшей мере в Лицевом своде отразились темы космогонические и религиозно-догматические в том их символико-образном выражении, какое они получили в росписях Золотой палаты и иконах-трактатах. В силу особых возможностей последовательного изложения оно до известной степени освободилось от символико-аллегорических форм как в самом повествовании, так и в изобразительное части — в иллюстрациях.

Лицевой свод включал в себя помимо известий мировой истории повествование Руси, начиная со второго десятилетия ХП в. и кончая второй половиной XVI в., поэтому разнообразие сюжетов и тем оказалось неизмеримо большим, нежели те, которые были Запечатлены в станковых и монументальных произведениях, возникших после пожара 1547 г. Помимо названных основных линий повествования, погодные записи содержали множество известий о повседневной жизни Руси.

Летописцы не ограничивались событиями из придворной и семейной жизни правителей, будь то князья или посадники; летопись изобилует известиями о строительстве храмов и палат, о торге, различных ремеслах, крестьянском труде, главным образом в связи с замечаниями об урожайных или неурожайных годах, о градостроительстве, о труде художников, зодчих, писателей, наконец, о восстаниях, ересях, церковных нестроениях, соборах. Трудно перечислить все множество событий и все разнообразие тем. Однако следует сказать, что сама литературная ткань летописи крайне сложна, в ней насчитывается немало обособленных повестей и житий, которые могут быть выделены как самостоятельные литературные произведения, что наряду с текстами морализирующего характера составляет весьма значительную часть в общем составе Свода. Выше уже говорилось, что в Свод вошли в непереработанном виде Записи Посольского приказа. Их особенно много в Шумиловском томе, в Никоновской с рисунками и Царственной книге, но и в более ранних томах есть немало кратких погодных записей, которые, хотя и не относятся к приказным документам, являются следом непосредственной фиксации данного события современным ему летописцем. Чаще всего не имеющие оценки или же сопровождающиеся то горестными, то радостными восклицаниями морализирующего характера, они содержат непосредственную реакцию современника на окружающую действительность. Все разнообразие тем и вся сложность жанровых признаков летописного текста, естественно, определили и самый характер миниатюр. Забегая вперед, можно сказать, что мастерами-миниатюристами были разработаны приемы для иллюстрирования пространных исторических повествований, кратких Заметок и отдельных исторических повестей, имевших свою завязку, кульминацию и развязку.

Читайте далее: Датировка и состав хронографов Лицевого летописного свода