О. И. Подобедова.
Московская школа живописи при Иване IV

Смещение к повествовательному началу

Повествовательное начало проникает во все виды изобразительного искусства грозненской поры, наполняя и традиционные образы, всегда предназначавшиеся для эмоционального восприятия и внутреннего диалога со зрителем. В качестве примера этого процесса можно привести изображение Иоанна Предтечи на иконе последней четверти XVI в. (МиАР). Исключителен для своего времени по драматизму и выразительности лик Предтечи; его чуть склоненная фигура, густой несколько сумрачный колорит предполагают большую силу эмоционального воздействия. Традиционны приемы, рассчитанные на созерцание и активное общение со зрителем: «Предтеча – ангел пустыни» изображен почти прямолично. Все внимание привлечено к лику. Этому служат и композиционное построение и колористическое решение. Однако содержание образа принципиально иное, чем в иконах предшествующего времени. Действительно, иконный образ остро выразителен, сохранена даже многоплановость образа, ощущение трагедийности (предполагалось множество ассоциаций: и содержание самой проповеди Предтечи - «Покайтесь, ибо приблизилось царство небесное», и ощущение «вторичности» его роли – «Грядет за мной иной, у него же недостоин развязать ремень сапогу его», и, наконец, воспоминания об обстоятельствах его кончины).

Но иконному мастеру этого показалось мало. Не ограничиваясь мерой выразительности, которой он достиг в лике, силуэте, жесте, в постановке фигуры в пространстве иконной доски, художник прибегает к рассказу: в левой части иконной доски он пишет дерево, у корня которого лежит секира. [Иконографический этот элемент восходит к древним образцам, однако его роль в содержании иконы низводится лишь до «традиционного определения» миссии Предтечи.] Таким образом, он вводит прямую иллюстрацию к фразе из проповеди Предтечи: «Уже и секира у корени древа лежит». Эта деталь невольно усиливает в контексте трагедийной напряженности и другое представление: неизбежность казни Предтечи.

Повествовательный элемент, несмотря на всю его уместность, отвлекает внимание зрителя, как бы раздваивает процесс восприятия, ибо он предполагает одновременно и прочтение деталей, т. е. несет в себе элемент познавательный, тогда как эмоциональный образ Предтечи явно рассчитан на внутренний диалог со зрителем. Однако изменились цели и средства, изменились творческие возможности мастера. Он больше не обладает тем опытом «духовного восхождения», тем «учительным» даром, который должен превращать произведение живописи в средство «воспитания чувств».

Чем делится теперь со своим зрителем художник? Чувство сумрачной тревоги (она не только в выражении лица, но и во всем линейном решении силуэта, особенно – в напряженном жесте тонких рук с острыми локтями), которой преисполнена эта икона, не может иметь результатом просветление внутреннего мира общающегося с ним зрителя. Созданный образ лишь дает ощутить во всей полноте неустроенность и трагичность окружающей жизни.

Важно не только подчеркнуть изменения образного строя и возможного воздействия на зрителя произведений второй половины XVI в. Важно подчеркнуть тот качественный разрыв, который ощущается между искусством начала XVI в. и его второй половиной.

Повествовательность и насыщенность идеями, отразившими этико-философскую полемику и политическую ситуацию конца XV – начала ХИ в., к середине XVI в. настойчиво вытесняют в иконах и произведениях монументальной живописи задачу «воспитания чувств» человека через общение с образами нравственного идеала. Теперь нет речи о соприкосновении зрителя с просветленными образами, несущими в себе представление эпохи об «идеальном человеке».

Иконный образ не может являться и руководством к постижению опыта «духовного возрастания». Он призван способствовать формированию определенного умонастроения не столько в сфере этической, сколько в общественно-политической, теперь художник апеллирует к чувствам гражданина и подданного нового единодержавного государства.

Читайте далее: Обособление жанров в иконописании